Андрей Николаевич ПОНЯТОВ, кандидат исторических наук
Посвящается моей маме –
Понятовой Людмиле Николаевне

Вторая половина ХIХ и начало ХХ в. стали поистине судьбоносными для Российской империи. Существенные преобразования, проведенные в этот период, затронули все стороны жизни государства и общества. Перемены, произошедшие в культурном развитии страны, были обусловлены не только ростом национального самосознания нерусских народов, потребностями капиталистического производства, но и деятельностью Русской Православной Церкви1 и ее местных миссионерских организаций.

Казанская епархия во второй половине XIX в. занимала особое положение среди других епархий, так как являлась многонациональной. Так, численность населения Казанской губернии в это время составляла более 1650 тысяч человек, из них русских – около 700 тысяч человек. Все остальное население было «инородческим», и татары занимали здесь первое по численности место, то есть 452 тысячи человек (из них более 400 тысяч исповедовали ислам и лишь 40 тысяч человек считались принадлежащими к Православной Церкви).2

То, что большая часть «инородцев» (как старокрещеных, так и новокрещеных) не понимала самой сути Православия, не знала русского языка и свое участие в церковной службе ограничивала лишь одной обрядовой стороной, привело к сознательным массовым переходам в ислам. К этому следует добавить также изжившие себя старые административные методы борьбы с отступничеством, усилившуюся пропаганду исламистов, подъем национального самосознания и другие явления. Необходимо было искать иной выход из создавшегося положения.

И такой выход был найден в виде создания православных церковных организаций на основе Высочайше утвержденных «Основных правил для учреждений православных церковных братств» от 8 мая 1864 г. (с препровождением синодального указа от 31 июля 1864 г.).3 Православные братства считались оплотом (помимо церковно-приходских школ, крещено-татарских школ, миссионерских приютов и т.д.) на пути развивающегося «отпадения инородцев», к тому же они были ориентированы на распространение православной веры и на усиление религиозного образования. Эти учреждения представляли собой совершенно новый качественный подход к миссионерской деятельности в России.

Во второй половине XIX в. в Казанской губернии были открыты «Кирилло-Мефодиевское братство» при Чистопольском Николаевском соборе и Братство святителя Гурия4 при Казанском Благовещенском кафедральном соборе. Первое было утверждено Казанским епархиальным начальством 12 октября 1866 г., главным образом, стараниями чистопольского протоиерея Тихона Рождественского при поддержке казанского губернатора Н.Я. Скарятина. Оно не ставило в своей программе и уставе прямой цели религиозно-нравственного просвещения «инородцев» и прекратило свое существование после переезда священника из Чистополя в новый приход. Что же касается Братства святителя Гурия, то оно имело долгую историю и оказало существенное влияние на дело просвещения народов нашего края.

Одним из поводов, послужившим к учреждению Братства св. Гурия в 1867 г., был переход крещеных татар Казанской губернии в ислам в 1866 году. Причины же, вызвавшие создание братства, по словам П.В. Знаменского, заключались, во-первых, в «малой успешности усилий православного духовенства как в распространении и уяснении христианской веры между инородческим населением Казанской губернии, так и в борьбе его с расколом и невежеством простонародья» и, во-вторых, преследовали цель «облегчить труды духовенства, озабоченного священнослужением, требоисправлением и своими домашними нуждами».5
Официальная дата открытия братства (4 октября 1867 г.) была приурочена ко дню обретения мощей первого Казанского архиепископа, первоучителя и просветителя Гурия. Этому событию предшествовала большая предварительная работа. Мысль о создании казанского Братства св. Гурия принадлежала прибывшему в Казань горячему ревнителю миссионерского дела викарию Гурию (Карпову).6 Вместе с тем инициатива, по мнению исследователя В.М. Горохова, исходила от представителей местного православного духовенства и губернаторской администрации в лице Н.Я. Скарятина.7 Еще 20 апреля 1867 г. восемнадцать именитых и известных казанских жителей обратились к архиепископу Казанскому и Свияжскому Антонию с прошением об учреждении братства как частной общественной организации и получили положительную резолюцию.

Один из видных православных деятелей, Н.А. Бобровников, писал: «Основатели братства старались поставить миссионерское дело как частное дело, как дело личной добровольной заботливости русского общества о просвещении своих соотечественников».8 По этому поводу интересно мнение современного ученого П.В. Уэрта, который отмечает: «Слово «частный» использовалось явно в порядке дистанцирования от государственных учреждений, для того чтобы обеспечить определенный уровень свободы от правительственного вмешательства и рассеять подозрение, что нерусские народы постоянно ощущали напор со стороны правительственных инициатив. Частный статус этих организаций (имеется в виду братство и Центральная крещено-татарская школа. – А.П.) помог отклонить последующие усилия епископских властей и Казанского учебного округа от вмешательства в их дела, когда к этим бюрократам приезжали уполномоченные лица, менее сочувствующие системе Ильминского».9

В действительности, братство не было полностью отделено от государства и РПЦ. Большинство известных его членов являлись государственными чиновниками и священнослужителями. Сам Н.И. Ильминский, будучи одним из членов Совета братства и являясь государственным служащим, начиная с 1880-х гг. состоял в близкой переписке с обер-прокурором Св. Синода К.П. Победоносцевым. Кроме того, из всех денежных средств, поступавших в бюджет организации, большую часть составляли государственные субсидии Министерства народного просвещения и ассигнования Синода, Православного миссионерского общества. У братства был свой устав, оговаривавший цели и задачи, права и обязанности его членов.10 Устав состоял из 23 параграфов и был разделен на 4 раздела: 1) Название, знаки и праздники братства; 2) Цель братства; 3) Состав братства, Совет и обязанности его; 4) Внутренний порядок и отчетность.

Согласно документу, начальная цель выразилась в следующем: «1) содействие утверждению в вере православной крещеных инородцев, воспитание детей их в духе православия: (а) через заведение инородческих школ по системе Н.И. Ильминского и распространение книг на их родных языках, (б) через устройство среди инородческого населения церквей; 2) содействие распространению святой веры Христовой между иноверным населением Казанской епархии; 3) убеждение и вразумление отпадающих и заблуждающихся членов Православной Церкви; 4) заботы и попечения о нуждающихся членах Православной Церкви из инородцев, оказание им нравственной и материальной поддержки».11

В первый же день учредительного собрания был избран Совет братства в составе из 12-ти человек под председательством епископа Гурия, кандидатуру которого выдвинул архиепископ Казанский и Свияжский Антоний. Однако в декабре 1867 г. Владыка Гурий получил новое назначение на должность епископа Таврического, в связи с чем было проведено экстренное заседание Совета, на котором председателем был избран попечитель Казанского учебного округа П.Д. Шестаков (он оставался в этой должности до 1870 г.).

В дальнейшем Совет братства претерпел существенные структурные изменения, что коренным образом сказалось на его деятельности. Так, например, 31 октября 1882 г. общее собрание братства постановило включить в состав членов Совета двух представителей от Казанского губернского земства – П.П. Толстого и П.П. Перцова. Это решение было связано с тем, что земство брало на себя обязательство субсидировать увеличение численности учреждаемых братством школ (в 1882/83 учебном году субсидия составила 1000 рублей).

Другим примером изменений в уставе братства может служить постановление общего собрания братства от 27 ноября 1883 г., инициатором которого был архиепископ Казанский Палладий. В частности, в нем говорилось о том, что председателем Совета должен быть только викарий Казанской епархии, без баллотировки, а другие члены Совета избирались не на один, а на три года, что наносило ущерб миссионерскому делу, т.к. викарий назначался из других мест и первоначально был мало знаком с условиями Казанского края, а также был занят делами по управлению епархией.

В результате этих решений в уставные документы были внесены многочисленные поправки, итогом которых явился новый устав 1898 года. В соответствии с ним председатель и половина членов Совета Братства св. Гурия назначались казанским епархиальным начальством, а все служащие по духовному православному ведомству должны были автоматически считаться членами братства.
Таким образом, общее собрание братства фактически теряло контроль над принятием тех или иных решений, связанных с деятельностью организации. По мнению М.А. Машанова, именно по этим причинам многие братчики и сестры были вынуждены уйти из братства, поскольку «благотворительное общество принимало вид и характер казенного учреждения, раз участие в обществе было сопряжено с какими-либо неприятностями».12 Параллельно с этим шло охлаждение и общества к этому учреждению. М.А. Машанов писал: «Само епархиальное начальство стало относиться к братству именно как к подчиненному казенному месту и, учреждая, например, должность епархиального миссионера, поставило ее вне братства (до 1907 г. – П.А.), так что даже и отчеты миссионеров в братство не поступали».13 В начале XX в. из состава Братства св. Гурия выделились:
а) Противораскольническое миссионерское отделение – 18 февраля 1901 г.;
б) Переводческая комиссия – в 1904 г.14

Членами братства за все годы его существования в 1867-1917 гг. обычно являлись местные архиереи, представители духовенства, чины высшей губернской администрации, представители русского дворянства и купечества, профессора духовной академии, директора и преподаватели некоторых средних учебных заведений Казани.
Братчиками и сестрами Братства св. Гурия могли стать только лица православного исповедания, вносящие в общую кассу ежегодно не менее трех рублей серебром. Лица, которые пожертвовали единовременно не менее семидесяти пяти рублей, зачислялись в списки братства пожизненно и освобождались от ежегодных взносов. Лица иных исповеданий, благотворящие братству, именовались благотворителями.

Материальные средства организации составлялись из взносов членов братства (в 1867/68 г. учебном году сбор составил около 4500 р.); пожертвований (в 1868/69 г. 500 руб. пожертвовал цесаревич, будущий император Александр III с супругой), кружечных церковных сборов (в разные годы сумма составляла от 100 до 500 руб.); поступлений от церквей; поступлений от продажи религиозных книг, печатавшихся братством; из сумм, ассигнуемых Министерством народного просвещения (в 1869/70 г. – около 6000 руб.), Святейшим Синодом (в 1869/70 г. – около 3000 руб.), земствами (с 1869 г.), Православным миссионерским обществом (оно стало помогать с 1872 г., перечислив около 2000 руб.); платных лекций, организуемых членами братства (в 1867/68 г. – около 300 руб.).15
Характерно, что суммы, ассигнованные братству со стороны государственных учреждений, носили адресное, специальное назначение (т.е. имели свою определенную статью расходов). Безусловно, это было позитивным явлением, тем более что с 13 июля 1884 г. до 26 февраля 1896 г. братству были подчинены все церковноприходские школы Казанской епархии (к 1884 г. оно заведовало 94 школами, в то время как церковноприходских школ было всего 9).16

По свидетельству П.И. Захарьевского, являвшегося с 1897 г. казанским епархиальным наблюдателем, передача церковноприходских школ в ведение Братства св . Гурия была связана с «ближайшим заведованием дел», касающихся этих школ. В итоге Казанский архиепископ Палладий, на основании примечания к §22 «Правил, Высочайше утвержденных для церковных школ», поручил принять обязанности Казанского училищного совета Совету Братства св . Гурия . В дальнейшем владыка счел необходимым усилить представительство Совета братства, включив в его состав несколько новых членов. Это было сделано с той целью, чтобы епархиальный училищный совет имел в Совете братства своих особых представителей, обязанных заботиться исключительно о делах церковноприходских школ . В таком виде, т.е. в соединении с Советом братства, епархиальный училищный совет просуществовал до 26 февраля 1896 г., когда было утверждено «Положение об управлении церковноприходскими школами и школами грамоты». Этим «Положением...» был определен новый состав епархиального училищного совета и его отделений, а также круг их деятельности.

В том же году резолюцией Казанского архиепископа Владимира от 24 апреля 1896 г. был назначен новый, отдельный от Братства св . Гурия состав епархиального училищного совета с девятью, согласно закону, членами.
В своей книге «Церковные школы Казанской епархии» П.И. Захарьевский приходит к выводу, что епархиальный училищный совет, хотя и был соединен с Советом братства, все же представлял собой «особую инстанцию, несколько отличную от Совета Братства св . Гурия .17

Братство св . Гурия , несмотря на ощутимую финансовую поддержку со стороны различных организаций, всячески стремилось к материальной независимости и к увеличению своего благосостояния, так как не имело какого-либо определенного помещения. Заседания Совета братства проходили в частной квартире председателя, а общие собрания братчиков – в зале городской думы. Братская библиотека располагалась в Казанском Спасо-Преображенском монастыре, что создавало известные трудности для учебного процесса. Правда, в 1882 г. по инициативе архиепископа Казанского и Свияжского Сергия была предпринята попытка передачи в ведение братства Казанского Иоанно-Предтеченского мужского монастыря и даже создана особая комиссия, которая подготовила проект по этому вопросу, но дело о передаче монастыря остановилось после перевода владыки Сергия на Одесскую епископскую кафедру. Лишь на 33 году существования братства высокопреосвященнейший Арсений предоставил для заседаний братства отдельное помещение при этом монастыре, где к этому времени уже располагался архив организации.
Другим примером поиска финансовых средств может служить предложение братчика П.О. Шайкина об устройстве в 1868 г. при братстве свечного завода, но дело ограничилось лишь созданием особой комиссии.

Таким образом, несмотря на все попытки братства увеличить собственные доходы, оно продолжало существовать только благодаря субсидиям Св. Синода, Православного миссионерского общества, Министерства народного просвещения, губернского и уездных земств. К примеру, в начале 1869 г. в ведении организации было только 8 крещено-татарских школ , а после получения денежных вспомоществований от государственных и земских учреждений к концу того же года число таких школ возросло до 25-ти. В 1872 г. братство уже содержало до 40 крещено-татарских школ (по мнению М.А. Машанова, такое количество учебных заведений было сравнительно небольшим).18 Однако вскоре начал набирать силу и обратный процесс. Прежде всего это было связано с тем, что одна часть крещено-татарских школ передавалась в ведение Министерства народного просвещения, другая – земствам. При этом суммы, которые выделялись на нужды этих школ, расходовались братством на создание новых крещено-татарских школ. Такая практика была постоянной, что, в конечном счете, позволило братчикам расширить свое влияние на «инородцев».

Братские учебные заведения в Казанской губернии представляли собой начальные школы грамоты, которые открывались преимущественно в местностях с нерусским населением.19 Первыми братскими училищами были крещено-татарские, некоторые из них существовали еще до учреждения этой организации – Никифоровская и Арняшская школы Мамадышского уезда. Последние были основаны в 1865 г. благодаря деятельности Н.И. Ильминского и В.Т. Тимофеева.
В 1867 г. все эти школы вошли в сеть учебных заведений братства. В период с 1867-1912 гг. общее количество братских училищ колебалось от 22 до 153. Из них большинство составляли крещено-татарские школы.

Братские училища с самого начала имели христианско-воспитательное направление. Главными предметами обучения в этих школах были Закон Божий, чтение священных книг, пение церковных молитв на родном языке, церковнославянский язык. Все учебные заведения братства состояли под непосредственным заведованием приходских священников. Кроме того, для контроля за учебно-воспитательным процессом в них назначались специальные наблюдатели, преимущественно из священников-«инородцев».
Учебный процесс в братских училищах строился по системе Н.И. Ильминского: на I-м отделении (2 года обучения) преподавание велось исключительно на родном языке, а русский язык изучался как учебный предмет. На II-м отделении (2 года обучения) русский становился языком преподавания. Таким образом, братская школа была одноклассным четырехлетним учебным заведением.
Учебниками служили: букварь 1862 г. – первая азбука для крещеных татар, молитвенники, краткие рассказы из Священной истории и другие религиозно-нравственные книги на родном языке. Так, в 1863 г. русским шрифтом была напечатана Книга Бытия в переводе на разговорный татарский язык.

Огромную роль в деле систематизации переводов и печатания богослужебных и других христианских книг на «инородческие» языки сыграла Переводческая комиссия. Она была учреждена при Братстве в 1875 году. Первым председателем Переводческой комиссии был Н.И. Ильминский. Между тем содержалась она в основном на средства, выделяемые Православным миссионерским обществом (в 1876 г. было ассигновано 4000 руб.), что впоследствии и сказалось на ее официальном статусе.20 Спектр публикаций Переводческой комиссии был обширным: татарские, чувашские, черемисские, вотяцкие, мордовские, киргизские, калмыцкие издания. Печатались также книги и для сибирских народов: алтайские, бурятские, тунгусские, якутские, гольдские, остяцко-самоедские.

Таким образом, география деятельности Переводческой комиссии была обширной. При этом следует иметь в виду, что большинство всех этих изданий раздавалось бесплатно, с миссионерско-просветительской целью.21 Кроме того, одной из главных заслуг Переводческой комиссии считается то, что ей впервые удалось перевести на разговорные языки местных народов и опубликовать тексты церковной службы, молитв, Евангелия, а также комментарии к ним.

Остается лишь согласиться с мнением Ф. Брайна-Беннигсена о том, что «...родные языки многих инородцев были только разговорными и не имели письменности, русские миссионеры создали для них письменный язык с алфавитом, разработанным на основе кириллицы. Более того, они составили грамматики и словари, подготовили сборники учебных текстов».22
Большой популярностью в братских школах пользовалось пение церковных молитв на родном языке, которое тесно было связано с церковным богослужением. По свидетельству М.А. Машанова, первое «инородческое» богослужение в Казанской губернии введено было в Центральной крещено-татарской школе.23 Полное же церковное богослужение на татарском языке в школе стало совершаться с 1868 года.24

Лучшими учителями для «инородческих» народных школ, по мнению Н.И. Ильминского, были лица одной национальности с учениками. От русских же преподавателей он требовал знания родного языка учащихся и использования его в педагогической работе. В своих взглядах Н.И. Ильминский был не одинок. Так, по свидетельству очевидцев, покровитель братства, архиепископ Казанский Арсений, при частных своих поездках по Казанской епархии, а также в беседах с учителями в селе Шихазанах Цивильского уезда, собравшимися сюда на педагогические курсы, указывал им на «важность и необходимость изучать русский язык в инородческой школе и уяснения тех средств, при помощи которых без ощутительных затруднений достигается хорошее знание этого предмета».25 «Конечно,– говорил владыка,– родной язык дорог каждому и говорить на нем легче и понятнее, но ведь не может быть здесь и речи о забвении родного языка или изгнании его из употребления; нет, я говорю только о необходимости изучения русского языка для всех живущих в России».26 Кроме того, владыка Арсений обратил внимание собравшихся на необходимость знания священнослужителями родного языка своих прихожан-инородцев: «При назначениях на священнослужительские места в инородческие приходы я часто встречаю затруднения в неимении кандидатов на оные, знающих инородческие языки. Прошу Совет братства в области своего ведения и вообще поискать лиц, более или менее способных и годных для занятия означенных мест, знающих инородческие языки».27

В начале с этой задачей справлялась частная Казанская крещено-татарская школа, ставшая центральной для миссионерских учебных заведений Казанской и соседних губерний. За 50 лет в этом учебном заведении получило образование свыше 6 тысяч человек, в том числе было дипломировано около 900 учителей.28 Именно выпускники Казанской крещено-татарской школы были первыми учителями в «братских» школах. Подготовка учителей в этой школе велась главным образом для сельских уездов Среднего Поволжья и Приуралья, в связи с чем в 1878 г. объем преподавания в ней был приравнен к программе двухклассного училища Министерства народного просвещения.

Вследствие необходимости увеличения педагогических кадров для «воспитательно-миссионерских» целей 26 октября 1872 г. по инициативе Н.И. Ильминского была открыта Казанская учительская семинария.29
Среди школ, состоящих в ведении братства, особое место занимает миссионерский приют. В 1875 г. благодаря инициативной деятельности архиепископа Казанского и Свияжского Антония он был учрежден на правах частной организации. Он располагался в одном из помещений Казанского Спасо-Преображенского монастыря. Приют готовил кадры для внутренней миссионерской деятельности не только в Казани, но и в Сибири через религиозно-просветительское обучение детей «инородцев» и взрослых, подающих надежду стать православными священнослужителями.

При приеме в приют предпочтение отдавалось нерусскому населению (особенно детям черемис-язычников) с тем, чтобы в дальнейшем они сами приняли активное участие в миссионерско-просветительской деятельности среди своих сородичей. Вначале количество обучавшихся детей здесь было ничтожно малым. Так, в 1875 г. о своем желании поступить в это учреждение заявило всего лишь 8 человек:30 один окончивший курс Казанской духовной семинарии, два крещено-татарских учителя, пять воспитанников пятого класса той же семинарии. Однако при архиепископе Казанском Сергии возник вопрос о более рациональной постановке дела в приюте, т.к. школа, существующая при этом заведении, находилась «без всяких прав в отношении не только к учащимся, но и к учащим», да и отношение его к братству было «положительно неопределенно».31

Действительно, с одной стороны миссионерский приют считался частной организацией (как и Казанская центральная крещено-татарская школа), с другой – содержался он в основном на средства Православного миссионерского общества. Ежегодная сумма ассигнования составляла 2000 руб., а впоследствии увеличилась до 4400 руб.32 При этом братство, в лице приюта, обязывалось расквартировывать у себя миссионеров, а также и воспитанников духовно-учебных заведений, посылаемых в Казань от Православного миссионерского общества, и обучать их «инородческим» языкам для миссионерской цели в Казанской, Оренбургской и других губерниях.

2 сентября 1884 г. архиепископ Казанский Палладий поставил вопрос о необходимости более целесообразной работы приюта. Деятельность этой организации предполагалось усилить педагогическими кадрами и материальными средствами. Выполнение как первой, так и второй части проекта потребовало бы увеличения ассигнований со стороны Православного миссионерского общества, а братство планировало довести ежегодное финансирование приюта до 8260 рублей, что, по мнению миссионерского общества, было слишком много. Руководители последнего находили работу приюта неудовлетворительной.33 М.А. Машанов писал: «Дальнейшая судьба приюта (после 1875 г.) в течение нескольких лет неизвестна Совету братства, и в делах братства нет никаких бумаг, касающихся приюта, кроме препроводительных с деньгами бумаг Совета Православного миссионерского общества».34

В братском отчете за 1911/12 г. говорится уже о другом миссионерском приюте, имени Никанора – архиепископа Казанского и Свияжского. Эта организация была основана 3 ноября 1908 г. Высокопреосвященнейшим Никанором и находилась в ведении братства. Приют готовил детей черемис для последующей миссионерской деятельности. Вначале приют располагался при Казанском Архиерейском доме, но после смерти владыки Никанора это учебное заведение было переведено в село Уньжу Царевококшайского уезда и находилось с начала 1911/12 учебного года при Уньжинской центральной черемисской школе , где для него было устроено помещение.

С 1911 г. по 1913 г. в этом воспитательном учреждении числилось всего лишь 8 черемис-сирот. Впоследствии все они были распределены по шести отделениям Уньжинского двухклассного училища. Содержался приют на суммы, выделяемые Советом Братства св . Гурия (в 1912 г. поступило 266 руб.), на средства, полученные от благотворительных пожертвований, а с 1911 г. – на проценты с капитала в 7000 рублей, собранного для этих целей покойным архиепископом Никанором.

Тем же миссионерско-просветительским целям служило и Покровское подворье Братства св . Гурия .35 В 1912 г. потомственной дворянкою Анной Платоновной Ермоловой на определенных условиях Братству св . Гурия был пожертвован участок земли с находящимися на нем двумя домами и домовой церковью, располагавшийся в Спасском уезде.
После принятия дара, 10 марта 1912 г., на месте участка было основано Покровское подворье Братства св . Гурия , на базе которого и стали обучаться дети «инородцев» (в 1913 г. – 5 учащихся).

Помимо миссионерских приютов, при непосредственном участии Совета братства в одном из помещений Иоанно-Предтеченского монастыря был устроен небольшой благотворительный приют для бедных новокрещеных, а также для лиц, желающих принять крещение (в целях духовной подготовки). На их содержание средства отпускались из сумм братства.36

В 1907 г. при церкви села Елышево Мамадышского уезда Казанской губернии Совет братства открыл приют-школу с общежитием для девочек-татарок и престарелых женщин.37 В общежитии, согласно братскому отчету за 1913 г., жило 14 учеников; из них 13 содержались на средства братства, а один – на средства мамадышского отдела Братства св . Гурия . Кроме того, при школе был устроен фельдшерский женский пункт для оказания бесплатной медицинской помощи как членам приюта, так и сельским жителям уезда.

Наряду с этими организациями большое значение в миссионерской деятельности занимало «Общество христианской взаимопомощи» крещено-татарских приходов, которое было открыто Братством св. Гурия 14 апреля 1909 г. и располагалось в селе Крещеные Янасалы (Починки) Мамадышского уезда.38 Согласно своему уставу, общество преследовало единственную цель: помочь нуждающимся православным христианам из крещеных татар. Однако заслуживает внимания и тот факт, что в примечании к § 1 устава этого учреждения оговаривалось, что если у «Общества христианской взаимопомощи» окажутся «излишние средства», то эту помощь мог получить и любой нуждавшейся в ней и русский, и даже мусульманин, проживавший на территории крещено-татарских приходов. Возможно, что посредством всех этих действий общество стремилось создать противовес той поддержке, которая исходила от татарского мусульманского общества своим в прошлом единоверцам или лицам, желавшим принять ислам (особенно заметной она была в сельских районах Казанской губернии). По словам священника С.А. Багина, помогая крещеным татарам и «иноверцам», «Общество христианской взаимопомощи» тем самым стремилось «избавить их от материального гнета со стороны магометанских агитаторов, которые давали в долг только отпавшим от православия и через это вынуждали своих недостаточно обеспеченных православных единоплеменников отпадать в ислам».39

Таким образом, в некоторых уездах Казанской губернии крещеные татары и «иноверцы» стояли перед выбором, заключавшимся в возможности либо получить хорошо оплачиваемую работу после принятия ислама, либо остаться вовсе без заработка. Иногда нужда заставляла крещеных «инородцев», особенно с многодетными семьями, оставлять православную веру и принимать ислам. В данном случае мы можем констатировать, что со стороны мусульманской части населения по отношению к крещеным татарам и «инородцам» применялось социально-экономическое давление.

Устав «Общества христианской взаимопомощи» также оговаривал свое отношение к Братству св. Гурия, а именно раздел II гласил:
«§ 2. Ввиду того, что цель общества совпадает с целями «Братства св. Гурия» (см. § 2 Устава «Братства св. Гурия» за 1898 г.), «Общество христианской взаимопомощи», как младшее и [частное], подчиняется управлению братства, как местное отделение его.
§ 3. «Братство св. Гурия» имеет по отношению к «Обществу христианской взаимопомощи» покрови-тельственное значение и значение контролирующей инстанции.
§ 4. Председатель общества взаимопомощи раз в год должен представить свои книги для контроля в Совет «Братства св. Гурия» или тому лицу, которому этот Совет поручит проверку их.
§ 5. Изменение устава общества взаимопомощи или дополнение его происходит по постановлению Совета братства, с утверждения Его Высокопреосвященства».40
Председатель общества назначался архиепископом Казанским и Свияжским сроком не более чем на 2 года. Им мог стать только священник крещено-татарского прихода, хорошо знавший татарский язык.
Денежные средства общества составлялись из членских взносов и всякого рода пожертвований. Так, члены-благотворители (ими могли быть лица только православного вероисповедания) должны были вносить в кассу общества ежегодно не менее 50 копеек,41 а члены-«общественники» (все лица, изъявившие желание пользоваться помощью общества) обязаны были ежегодно платить не менее 1 рубля.

Согласно Уставу «Общества христианской взаимопомощи», механизм выдачи нуждавшимся в денежных пособиях был следующий. Проситель непосредственно обращался к своему приходскому священнику с просьбой оказать содействие в получении определенной денежной суммы, после чего составлялось официальное прошение на имя председателя общества, в котором удостоверялось, что проситель действительно нуждается в этом денежном пособии. И лишь после того, как председатель общества, одновременно исполнявший обязанности казначея (согласно разделу IV § 27 устава общества), рассмотрев данное прошение, давал положительную резолюцию, эта необходимая сумма денег перечислялась просителю.
Несмотря на кратковременность существования, общество, по отзывам местного царевококшайского священника Р. Димитревского и жителей этого прихода, где оно располагалось, оказало им весьма значительную помощь. Так, например, в книге для записи выданных ссуд встречались большей частью такие указания на предназначение ссуды, которые, несомненно, свидетельствуют, что деньги расходовались на крайнюю нужду: «на картофель и хлеб», «на семена», «на пашню», «на покупку лошади», «на достройку дома» и пр.42

«Общество христианской взаимопомощи», помимо единовременных денежных пособий и ссуд, также оказывало помощь вещами, земледельческими орудиями и т. д.

Говоря о выдаче обществом крупных денежных средств,43 следует отметить, что они были лишь в редких случаях, ввиду крайней необходимости. Причин тому было несколько. Во-первых, сказывалось отсутствие на счете общества необходимых больших финансовых средств, которые могли бы в полной мере охватить всех нуждавшихся в их получении. Во-вторых, несмотря на то, что устав общества оговаривал предоставление средств «взаимопомощи», то есть ссуд, лицам «безукоризненного поведения» предварительной распиской (только на память и при этом ссуды были беспроцентные), однако в случае, если получатель не возвращал взятую им ссуду, то дело принимало серьезный оборот в связи с возвращением предоставленных денег. В-третьих, общество опасалось нецелевого использования выделяемых им средств. Деньги, по мнению членов общества, просто могли быть потрачены на спиртные напитки. Так, по сведениям архимандрита Андрея, в одном только Спасском уезде Казанской губернии приблизительно в четырех приходах только за полгода 1909 г. было пропито денег на общую сумму более 18000 рублей.44
В своей статье «О христианской взаимопомощи» архимандрит Андрей писал: «Если бы в каждом приходе каждый пьющий водку хотя бы половину сохранил из тех денег, что на водку уходят, то на месте в распоряжении всего прихода осталась бы за год , пожалуй, целая тысяча рублей,– ведь приход этот стал бы прямо богатый через несколько лет . … Даже во время голода можно было бы всякому приходу кормиться на свои средства, пока до правительственной помощи».45 Особенно больших размеров пьянство наблюдалось в русских и «инородческих» сельских районах. Тот же архимандрит Андрей в статье «Дети, торгующие водкою» (1910) отмечал: «Я видел целые черемисские деревни пьяными.46 Я видел толпы пьяных женщин-черемисок. … Шинки и шинкари получили распространение небывалое. Торговля вином везде и всегда производится совершенно открыто, почти безбоязненно. И около пьяных родителей торговать начинают дети!».47

В связи с этим возникает вопрос: а было ли правительство заинтересовано в борьбе с пьянством, поскольку, с одной стороны, оно могло потерять большую часть акцизного дохода, а с другой – следовало ожидать значительного понижения как взрослой, так и детской преступности? В 1905-1907 гг. эта проблема для правительства приобрела даже политический оттенок. Вспомнить хотя бы организацию Г.А. Гапоном в Санкт-Петербурге чайных клубов для рабочих, официальной целью которых была борьба с пьянством и отвлечение пролетариев от революционного движения. Таким образом, братство, оказывая крещеным «инородцам» материальную и духовную поддержку (в том числе и с помощью «Общества христианской взаимопомощи»), боролось не только за их утверждение в православии, но и за укрепление их морально-нравственных качеств.

Кроме того, при братстве действовали миссионерские кружки-отделения.48 К моменту открытия Царевококшайского миссионерского кружка, к 20 сентября 1910 г., их общее количество доходило до 4-х: Мамадышский, Чистопольский, Козмодемьянский, Лаишевский кружки.
С обнародованием Высочайшего указа 17 апреля 1905 г. об укреплении начал веротерпимости и Манифеста 17 октября 1905 г. о свободе совести в Казанской епархии среди старо- и новокрещеных татар под влиянием усиленной магометанской пропаганды началось новое отступническое движение в ислам. Так, по данным Ф. Брайна-Беннигсена, сразу же после провозглашения свободы совести оставили православную церковь около 50 тысяч татар.49
В официальном « братском » отчете 1906/07 г. было отмечено, что большая часть «отступников» приходилась на Мамадышский, Казанский и Тетюшский уезды. Приходы Мамадышского уезда Елышевский, Больше-Саврушский и Старо-Икшурминский являлись центром «отступнического» движения в уезде.

В первом из названных приходов количество отпавших к 15 февраля 1907 г. дошло до 251 человека; в последнем – до 60 человек и в Саврушском приходе до 80 человек. Между тем, согласно официальным братским отчетам (за 1886/87 г., 1887/88 г., 1899/1900 г.), ежегодное количество обращенных из магометан в христианство колебалось от 4-х до 14 человек.

В связи с этими событиями, в целях плодотворной борьбы с «отступническим» движением и более правильной постановки миссионерского дела, в 1907 г. было принято решение – передать из Казанской духовной консистории в ведение братского Совета все миссионерские дела. Таким образом, с 1907 г. братство становится центральным миссионерским учреждением Казанской епархии.

Во второй половине ХIХ – начале ХХ вв. Казанская епархия была одним из центров русского православного миссионерства, краеугольным камнем которого можно бесспорно считать Братство св . Гурия . Мы не ошибемся, если скажем, что на территории губернии до момента учреждения братства в 1867 г. православная миссионерская деятельность в комплексном понимании не велась. Следует учесть, что в 1884 г. архиепископом Казанским и Свияжским Палладием, ввиду значительного числа перешедших в прежние годы из РПЦ в ислам крещеных татар, а также до 8 тысяч язычников, признано было необходимым восстановить предписанное указом Святейшего Синода от 23 мая 1830 г.50 распоряжение Казанскому епархиальному начальству назначить в епархии несколько миссионеров, но к кардинальному изменению существующей ситуации это не привело. Так, с 1885 г. на всю Казанскую епархию было назначено семь миссионеров из протоиереев и священников. Вновь назначенные русские миссионеры своими беседами с «отступниками» нисколько не способствовали возвращению их в лоно РПЦ. И.А. Износков писал: «Большею частью беседы эти раздражали инородцев, ибо миссионеры, недостаточно знакомые с их верованиями, часто позволяли себе, для доказательства превосходства христианства над магометанством и язычеством, смеяться над ними».51 Встречались даже такие случаи, что в приходах самих миссионеров, где они служили подолгу на одном и том же месте, их бывшие прихожане, перешедшие в ислам, не только не возвращались в православие, но и увлекали других своих крещеных односельчан к «отпадению». Так, в бывшем приходе миссионера священника Миропольского по Казанскому, Лаишевскому и Спасскому уездам в селе Апазово Казанского уезда «отпадения» не прекращались, несмотря на то, что главные «подстрекатели» к переходу в ислам были осуждены и сосланы в Сибирь.52 Позднее, в конце ХIХ – начале ХХ вв., когда вместо некоторых русских священников, незнакомых с языком и бытом «инородцев», миссионерами были назначены священнослужители из самих же «инородцев», прошедших специальную подготовку при миссионерских курсах Казанского Спасо-Преображенского монастыря,53 и лиц, окончивших Казанскую духовную академию, собеседования стали приносить ощутимую пользу, особенно в тех приходах, где крещеные «инородцы» не имели частых житейских отношений с мусульманами.

Выше мы уже отметили, что главной причиной, вызвавшей учреждение Братства св . Гурия , была неудовлетворительная миссионерская работа со стороны официальной РПЦ Казанской епархии, которая, по мнению братства, и привела к массовому переходу крещеных «инородцев» в ислам. Сам епархиальный противо-мусульманский миссионер Я.Д. Коблов был глубоко убежден, что вся вина и неудачи в миссионерском деле принадлежали не отдельным личностям, а общему неустройству миссионерского дела в Казанской епархии. «У нас нет,– писал он,– ни достаточно подготовленных людей к миссионерскому делу при всей многочисленности миссионерских учреждений, да, кажется, нет и достаточных средств. А один в поле не воин».54 Действительно, при большой загруженности епархиального миссионера невозможно было что-либо кардинально изменить. Так, с учреждением этой должности его работа заключалась в следующем: 1) в его ведении находились все двенадцать уездов Казанской губернии; 2) на нем была вся противомусульманская и противоязыческая миссия; 3) ему приходилось вести огромную переписку, возбуждать многочисленные ходатайства, исполнять постоянные поручения начальства, 4) нужно было отслеживать всю мусульманскую литературу, периодическую прессу и писать статьи апологетического и полемического характера, которые распространялись среди мусульман.55 К тому же часто многие епархиальные миссионеры состояли членами Совета Братства св . Гурия , поэтому им приходилось принимать деятельное участие в делах этого учреждения, что также требовало значительных усилий и времени. Вместе с тем, учреждая должность казанского епархиального инородческого миссионера, высшие церковные власти видели в ней прежде всего координирующее и контролирующее звено для всей миссионерской работы епархии.

Недостаточная эффективность православной миссионерской деятельности в губернии заключалась в том, что большая часть священнослужителей слабо, а то и вовсе не была проникнута желанием активно трудиться на этом поприще среди нехристианского населения своего прихода, ограничивая круг своей деятельности лишь совершением богослужения и требоисправлениями. Подобное явление, согласно отчету казанского епархиального миссионера В.Н. Эсливанова56 за 1914 г., объясняется следующими причинами: 1) недостатком усердия на поприще миссионерской деятельности; 2) незнанием языка местных «инородцев»; 3) обремененностью обязанностями законоучителя в сельских школах ; 4) большой населенностью приходов (численность прихожан простиралась иногда до 9 тысяч человек обоего пола) и дальностью расстояний приходских деревень от своего села, как правило доходящею до 15 верст и более.57 Последний фактор был решающим, так как лишал приходского священника возможности в должной мере осуществлять миссионерскую деятельность, особенно в зимнее время или во время осенней и весенней распутицы.
Главная миссионерская деятельность братства была сконцентрирована на «образовании крещеных инородцев и утверждении их в православии»58 и лишь затем на его распространении. В силу этого под миссионерское воздействие братства должны были попасть не только одни крещеные «инородцы», но и все члены РПЦ, которые склонны были к «отпадению» и «заблуждению», а также раскольники и представители других христианских сект.59

Основными миссионерскими направлениями братства были: 1) борьба с исламом, 2) борьба с язычеством, 3) борьба с расколом в РПЦ и 4) борьба с «отпадением» крещеных «инородцев» в ислам.

Для этого братство использовало целый комплекс миссионерских мер: 1) собеседования и увещевания, 2) распространение просветительской и преимущественно религиозной православной литературы и 3) миссионерские « братские » школы .
В борьбе с расколом братство в первые два года своего существования ничем не проявило себя. Только начиная с 14 ноября 1869 г., вследствие постановления общего собрания братчиков о расширении братской деятельности, Совет братства по предложению П.Д. Шестакова постановил: «В видах посильного воздействия на раскол учредить отдел братства для собеседований с раскольниками, устройства школ и других действий для примирения раскольников с православными».60 Однако главной особенностью миссионерской деятельности братства против раскола, по заключению М.А. Машанова, было то, что она сосредоточилась не в « братских » школах , а в собеседованиях. Причины, по которым « братские » противораскольнические русские школы были отодвинуты на второй план, заключались в следующем: 1) сказывался недостаток учителей, которые могли бы вести дело преподавания в специальных единоверческих « братских » школах ; 2) по мнению братства, с их целями и задачами вполне могли справиться церковно-приходские школы ;61 3) состояние раскола в Казанской епархии (в сравнении с влиянием ислама и язычества) не вызывало большой тревоги.

Таким образом, характер противораскольнической деятельности братства отличался от характера противо-мусульманской и противоязыческой миссии, и если в последних двух случаях школа и переводческое дело были самым главным и существенным орудием миссионерского воздействия, то по отношению к раскольникам первое место занимали собеседования и публичные беседы, введенные в г. Казани практически сразу же с момента открытия Братства св . Гурия Н.И. Ивановским и другими лицами, как в священном сане, так и мирянами.62

Отдельное место в деятельности братства занимала переводческая работа, так как Устав предусматривал распространение книг на родных языках нерусских народов. Новый Устав 1898 г. также включал этот пункт, но, в отличие от первого « братского » устава, он, во-первых, более четко определял издания, имея в виду прежде всего литературу религиозно-нравственного содержания, а во-вторых, предусматривал распространение литературы среди «инородцев» не только на их родных, но и на русском языке.63
Для торговли религиозно-нравственными книгами среди жителей г. Казани братство содержало особую лавку при Казанском Спасо-Преображенском монастыре, которая в августе 1901 г. была передана Спасскому монастырю из-за того, что Совет братства нашел затруднительным для себя вести торговлю книгами.64 Для распространения этих изданий среди широкой части «инородческого» населения Казанской губернии братство предпринимало ряд попыток учредить должность книгонош, которые должны были ездить по сельским населенным пунктам губернии и предлагать как безвозмездно, так и за определенную денежную оплату книги и брошюры. Однако и этот проект в 1906/1907 « братском » году Совет братства был вынужден отклонить на неопределенное время по той же самой причине, что и раньше: не хватало денежных средств.

Для включения в свой устав пункта о распространении изданий религиозно-нравственного содержания на родных языках нерусских народов как по Казанской губернии, так и в целом по всей Российской империи у братства имелись свои объективные причины. Во-первых, переходы крещеных татар в ислам в сочетании с ростом общей численности старообрядцев и язычников Казанской губернии ясно давали понять РПЦ и гражданским властям, что одними внешними мероприятиями (обряд крещения без дальнейшей религиозной пропаганды) делу не помочь, что для удержания и утверждения «инородцев» в лоне РПЦ нужно было создавать новые условия, которые способствовали бы преобразованию их внутреннего мира. Мы уже отмечали, что в этом направлении царское правительство и РПЦ неоднократно предпринимали меры. Так, в 1846 г., вследствие перехода крещеных татар Чистопольского и Спасского уездов Казанской губернии в ислам, император Николай I повелел перевести церковное богослужение на татарский язык. А год спустя, в 1847 г., с целью прекращения того же массового перехода крещеных татар в ислам по распоряжению правительства при Казанской духовной академии был образован особый Переводческий комитет – прообраз Казанской Переводческой комиссии, учрежденной при Братстве св . Гурия . Первым председателем этого комитета был архиепископ Казанский и Свияжский Григорий (Постников). Главными же идейными вдохновителями являлись тогда Казем-Бек и его ученик Н.И. Ильминский.

Во-вторых, дальнейшие события показали, что переводы первой половины ХIХ в., в частности переводы Переводческого комитета при Казанской духовной академии, были обречены на «хранение в церковных библиотеках и кладовых, а в худшем случае шли даже на обертку свечей и церковных принадлежностей».65 К примеру, в мае 1869 г. хозяйственное управление Святейшего Синода прислало в Казанскую духовную академию запрос о том, почему не поступают в продажу находящиеся на ее складах книги прежних «инородческих» переводов, а именно татарские переводы литургии, часослова, Евангелия, Апостола и Катехизиса Филарета. Выяснилось, что до 1866 г. эти татарские переводы, имея исключительно школьно-методическое значение, еще в довольно большом количестве пересылались семинарии и некоторым церквам Казанской епархии, но с 1866 г., при начавшемся массовом «отпадении» крещеных татар, настало время проверки их пригодности на практике. Испытания этого они просто не выдержали. Дело в том, что хотя Казанская духовная консистория и распорядилась разослать эти книги по всем церквам в «инородческие» приходы, однако они остались невостребованными, так как большинство священников не знали арабской графики, на которой были напечатаны книги; крещеные татары не понимали научного языка, на котором были написаны переводы, и поэтому они были доступны лишь ученым татарам, и крещеные татары не покупали их из-за дороговизны (цена за все вышеперечисленные книги доходила до 5 рублей).66 Для сравнения, в 1909 г., по свидетельству священника С.А. Багина, количество книг и брошюр, напечатанных на татарском языке в Казанской губернии, насчитывалось от 2400 до 12000 экземпляров и стоили они по большей части очень дешево: так, цена брошюры составляла в среднем от 2 до 10 копеек, а книги – от 10 копеек до 1 рубля. Поэтому не случайно, что татарские книги и брошюры имели широкое распространение в деревнях и селах, так как по сравнительно недорогим ценам продавались на всех сельских базарах.67 И все же главной причиной, по мнению Н.И. Ильминского, из-за которой старые переводы 1840-х гг. изжили себя, было то, что они были написаны непонятным для простого народа языком, которому была присуща чрезмерная научность.

По мнению Н.И. Ильминского, Переводческим комитетом Казанской духовной академии было взято ложное направление – «ультрамагометанское»,68 то есть за норму составления переводов был взят не просто язык татарских мусульманских книг, а язык с доминированием арабских и персидских слов и оборотов, тот язык, который в повседневной жизни не употреблялся простым татарским народом. Н.И. Ильминский писал: «Это обусловливалось тогдашним состоянием науки, занимавшейся исключительно языком книжным и презрительно смотревшей на язык простонародья, как ни к чему не пригодный и для высших истин христианства унизительный, так и предшествовавшими примерами переводов английских миссионеров, принятыми библейским обществом».69
Плачевные результаты полувековой работы переводчиков объясняются и тем, что переводческое дело еще только зарождалось, что творцами переводов были исключительно русские, мало знакомые или совсем незнакомые с духом «инородческих» языков. Вместе с тем волна переходов крещеных татар в ислам ХIХ в. настоятельно требовала коренной реформы перевода. Однако на вопрос, по какому именно пути должна была идти эта реформа, мало кто еще тогда мог ответить. Н.В. Никольский писал: «Даже ученые лингвисты не решались высказаться положительно».70

В 1875 г. Православным миссионерским обществом при Братстве св . Гурия была основана особая Переводческая комиссия. Первым председателем ее стал Н.И. Ильминский, которому было разрешено самому набирать сотрудников, а также вознаграждать их по своему усмотрению; председателю ежегодное жалованье было назначено в 500 рублей, а членам – по 300 рублей в год .71
Целью работы Переводческой комиссии было создание систематических, последовательных переводов и издание богослужебных книг и учебной литературы для нерусских народов поволжских губерний – Казанской, Вятской, Уфимской, Самарской и Симбирской – на их родном языке, в то время как Православное миссионерское общество преследовало свои общероссийские миссионерские интересы.

Техническая сторона переводческого дела включала в себя несколько этапов. Сначала составлялся «черновой» образец перевода, затем этот перевод, как правило, апробировался в « братской » школе , где учитель и учащиеся отмечали его ошибки. Как правило, после пяти-шестикратной переписки и исправлений перевод переписывался и отсылался в Переводческую комиссию для предварительной редакции, после чего отредактированный текст отсылался в цензуру и затем печатался в небольшом количестве экземпляров (около 150 единиц печатной продукции). Эти напечатанные издания предназначались не для распространения в народе, а для повторного чтения и новых исправлений. Сельские священники и «братские» учителя должны были окончательно их просмотреть и сообщить о замеченных ими недочетах, если таковые имелись. Все замеченные недостатки корректировались переводчиками. В исправленном виде текст поступал на рассмотрение Переводческой комиссии, и лишь после этого, «как безупречный и в отношении языка, и в отношении точности»,72 перевод допускался к печати вторым изданием, как правило, в нескольких сотнях экземпляров для распространения в народе.

Финансировалась Переводческая комиссия большей частью (на 80-90 %) за счет средств, выделяемых Православным миссионерским обществом, что сказалось на ее статусе, когда указом Святейшего Синодом от 26 июля 1903 г. Переводческая комиссия выделилась в самостоятельное, независимое от братства учреждение. Однако указ Св. Синода об этом положении был заслушан в Совете братства лишь 27 января 1904 г. Поэтому реально подотчетной Православному миссионерскому обществу Переводческая комиссия стала лишь с 1904 г.73

Спектр изданий Переводческой комиссии напрямую зависел от ее финансирования. Так, например, кроме татарских, чувашских, черемисских, вотяцких, мордовских изданий, этой организацией были выпущены киргизские, калмыцкие, алтайские, бурятские, тунгусские, якутские, гольдские, остяцко-самоедские издания (всего 23 наименования печатной продукции). Кроме книг религиозно-нравственного содержания, комиссия выпускала и литературу общепросветительского характера. По этому поводу Н.В. Никольский писал: «Сближение инородцев с русскими на религиозной почве должно быть подготовлено исподволь. Мусульманин не возьмет в руки Священную историю, но с удовольствием читает книгу историческую и географическую».74 Подтверждением той важной роли, которую играла Переводческая комиссия в деле религиозного просвещения нерусских народов Казанской губернии, может служить то количество изданий, которые она успела выпустить на протяжении 1875-1909 гг. Так, только по подсчетам С.В. Чичериной, всего при жизни Н.И. Ильминского Переводческой комиссией было напечатано 184 издания.75 Из них (наиболее интересующие нас издания) были напечатаны: на татарском языке 49, на чувашском 40, на черемисском 25, на вотяцком 12, на мордовском 11 изданий.76 После смерти Н.И. Ильминского переводческая деятельность была продолжена, и с 1891 г. по 1909 г. богослужебных и учебных книг было напечатано около 558 изданий (в частности на татарском языке 119, на чувашском 209, на черемисском 59, на вотяцком 52, на мордовском 12 изданий).77

Таким образом, благодаря Братству св. Гурия и Переводческой комиссии впервые в сравнительно большом количестве на разговорных языках местных народов были составлены и опубликованы тексты церковной службы, молитв, Евангелия, а также комментарии к этим текстам. Поскольку родные языки многих «инородческих» народов были только разговорными и не имели письменности, русские миссионеры создали для них письменный язык с алфавитом, разработанным на основе кириллицы. Более того, для нерусских народов России они составили грамматики и словари, подготовили сборники учебных текстов.78

Однако в РПЦ и в правительстве существовало сопротивление переводу текстов церковной службы и обучению на родных языках нерусских народов. Считалось, что подобные меры могут привести к развитию национализма и сепаратизма среди «инородцев». Миссионеры же аргументировали свою позицию тем, что русификация должна быть непременным результатом принятия православия. Достижение поставленной цели они видели через религиозно-нравственное воздействие РПЦ и школ посредством использования родного языка нерусских народов. Еще И.Я. Яковлев писал: «Дело церкви и школы – дело единое: миссионерское просвещение инородцев светом христианской веры; могучее орудие для этого – родной язык. Сделайте инородцев путем родного языка православными, и они будут русскими».79

В результате благодаря деятельности православных миссионеров и, в частности, членов Братства св. Гурия были существенно усилены позиции РПЦ среди татарского, чувашского, черемисского, вотяцкого, мордовского и других народов Среднего Поволжья.
Братство св . Гурия , официально учрежденное в 1867 г. как частное православно-миссионерское общество, в действительности представляло собой получастную, полугосударственную организацию, выгодно отличавшуюся от других частных учреждений. Именно государственные субсидии Министерства народного просвещения, Православного миссионерского общества, Святейшего Синода, губернского и уездных земств существенно расширили возможности деятельности братства. Например, если в 1869 г. в ведении братства было только 8 крещено-татарских школ, то вскоре после материальных дотаций со стороны Святейшего Синода меньше чем через год этих школ уже было 25, затем – 40, в 1912 г. – 153 школы.

Вместе с тем внутренние и внешние факторы первого десятилетия XX в., которые обусловили дальнейшее развитие страны, не могли не сказаться на всей деятельности Братства св . Гурия . Русско-японская война, русская революция 1905-1907 гг., провозглашение свободы совести в 1905 г., начало первой мировой войны, свержение самодержавной власти стали преддверием краха православно-просветительской миссионерской деятельности. Постановление СНК от 24 декабря 1917 г. «О передаче дела воспитания и образования из духовного ведомства в ведение Народного комиссариата по просвещению» предрешило судьбу казанского Братства св . Гурия .

Вместе с тем 50-летняя история Братства св . Гурия существенным образом повлияла на весь ход просветительско-миссионерской деятельности в Волжско-Камском регионе. Сфера влияния этой организации не ограничивалась одним лишь Казанским краем. Все новое, что было наработано братством в деле распространения православия и удержания «инородцев» в лоне православной церкви, в деле борьбы с расколом и сектантством, а также в развитии начального народного образования (преимущественно в сельской местности), с большим успехом использовали Астраханская, Рязанская, Самарская православные епархии.

Безусловно, в истории Братства св . Гурия были свои взлеты и падения, радости и разочарования, триумфы и поражения. С одной стороны, братству не удалось остановить процесс распространения ислама (особенно после революции 1905–1907 гг.), но с другой стороны, оно оказало значительное влияние на татарское реформаторское движение, придав последнему более светский и политический характер.

В то же время братство достигло значительных результатов в распространении православия среди чуваш, черемис, вотяков, мордвы, которые в большинстве своем были язычниками. В конечном счете, если для оценки всей миссионерской деятельности Братства св . Гурия мы возьмем за основу «отпадения» крещеных татар Казанской губернии в 1905 г. – 50 тысяч человек,80 то и эта цифра в сравнении с тем количеством «инородцев», которых удалось удержать в лоне РПЦ, по заверению Н.А. Бобровникова81 и С.В. Чичериной, будет несравненно малой. К примеру, директор Казанской учительской семинарии Н.А. Бобровников одним только школам Братства св . Гурия ставил в заслугу «спасение» к 1899 г. для РПЦ около 90 тысяч татар Казанской губернии.82 Вместе с расширением Православия в Волжско-Камском регионе шло и распространение начального образования. К примеру, только в 1893/94 учебном году в « братских » школах обучалось около 19 % детей школьного возраста крещеных татар, около 2 % детей крещеных чуваш, около 1 % детей крещеных черемис, около 15 % детей крещеных вотяков и около 1 % детей крещеной мордвы Казанской губернии. Можно утверждать, что развитие религиозно-просветительской деятельности братства, сочетавшего теорию с практикой, привело к появлению «инородческой» интеллигенции, к становлению национального самосознания.

Говоря о перспективе исследования данной темы в рамках формирования и проведения современной религиозной политики, как на территории Российской Федерации, так и Республики Татарстан, следует отметить, что конец ХХ и начало ХХI столетий ознаменовались обострением религиозных и национальных противоречий, приобретающих порой между-народные масштабы. Российская Федерация не стала исключением. Отчасти это произошло благодаря раскрепо-щению религиозного сознания россиян, активизации деятельности различных конфессий, появлению новых религиозных общин.

На фоне укрепления в Республике Татарстан двух крупных традиционных конфессий – ислама и православия, а также старообрядцев, зарегистрированных общин иудеев, католиков, лютеран заметное развитие получили новые протестантские и нетрадиционные организации. Сформировалась своеобразная третья сила, стремящаяся к привлечению на свою сторону новых адептов: свидетели Иеговы, евангельские христиане-баптисты, христиане веры евангельской и прочие. Наряду с ними пополнили религиозную палитру бахаи, виссарионовцы, кришнаиты, буддисты, ахмадийа, последователи сахаджа-йоги.На фоне разрушения коммунистической идеологии многие религиозные экстремистские организации и объединения стали заполнять идеологический вакуум. В связи с этим среди большей части населения Российской Федерации и Республики Татарстан усиливается недовольство чрезмерной миссионерской активностью зарубежных сект. Их деятельность воспринимается обществом как своеобразная идеологическая интервенция, направленная на разрушение традиционных культур.

Исторически сложилось, что на территории современного Татарстана на протяжении многих столетий тесно взаимодействуют две мировые религии: христианство и ислам. История их взаимоотношений полна драматических страниц. Помня о прошлом, следует предпринять все, чтобы взаимные исторические претензии не стали тем фундаментом, на котором могли бы быть построены новые конфликты. Поэтому во взаимоотношении между христианством и исламом необходим особый такт, аккуратность и взвешенность в способах и методах миссионерской деятельности и именно поэтому всестороннее изучение опыта миссионерской работы Братства св . Гурия поможет определить конкретные, наиболее эффективные практические шаги по проведению продуманной религиозной политики не только в Республике Татарстан, но и в Российской Федерации в целом.

Источник: Казанская духовная семинария